День поминовения

[alicebrown]

Сегодня я была у Соловецкого камня, читала имена расстрелянных в 1937-1938 году москвичей. Инженер, статистик, грузчик, пенсионер, техник, бухгалтер, журналист, редактор, офицер, научный сотрудник. Обычные люди, не начальники, не интеллигенция, попали в эту зловещую машину, сгинули. Возраст: 30 лет, 58 лет, 41 год, 44 года, 43 года, 45 лет, 68 лет, 33 года. Потом уже поняла: сорокалетние это ровесники дедушек, не затронутых репрессиями, хотя и работал один из них в Наркомате оборонной промышленности, а другой на Метрополитене.

Да, напрямую могло и не задеть, могло пронести, но страх, страх оставался, становился привычным до такой степени, что собственным детям боялись рассказывать о прошлом семьи. Можно ли было так жить? И можно ли это теперь игнорировать, делать вид, что ничего не было. Я думаю, что нет, нельзя.

Comments

[mama-musya.livejournal.com]

А у отца хранится газета с фотографией Ежова и данными по-моему по Шахтинскому делу. Так там тоже самое...
Почему-то у меня это не вызывало и не вызывает ужаса, а просто тупое отчаяние... Ведь очень мало что изменилось, к сожалению.
Я Солженицына не читал, но осуждаю...
И правильно, пусть все на * уезжают, иуды проклятые...
И пусть гниет, ворюга проклятый...
Чем это отличается от тех заголовков? И даже страха-то сейчас вроде нет такого, а вот поди чты...

[alicebrown.livejournal.com]

Ну да, почти и не отличается. Я думаю, что это защитная реакция, в основном. Потому что просто знать то, что было тогда - это очень сложно, это такой слом психики, что передать не могу.

В Германии сразу после того, как после Нюрнбергского процесса началась денацификация количество самоубийств резко подскочило.